oy_kto_eto

Честно говоря, я до сих пор не решаюсь зайти на сайт епархии родной посмотреть на очередные пасхальные фоторепортажи. Да и сколько же можно о них писать. Но репортажи из других епархий настигают меня в ЖЖ.



Вот у дорогой френдессы дадена ссыль на сокрушительный компромат. Забираю сюда этих детишек, лики которых излучают такую глубокую, безнадежную, концентрированную, убойную скуку, такое покорное отбывание нудной повинности, что даже постановочным фото, если бы кому в голову пришло, не боясь статьи УК, устроить такие постановочные фото, не удалось бы превзойти впечатления.

Мне всегда казалось, что вполне ясный месседж: я, имеющий знание (о том, что идол ничто и «идоложертвенное мясо» - обычная пища), при некоторых условиях не должен бы есть этой обычной пищи, из тонких этических (а не из мистических!) соображений.

Условия, при которых мне лучше бы не есть «идоложертвенного»  мяса – это если меня может увидеть кто-то, какой-то брат, кто ещё верит в идолов (и, сталбыть, в идоложертвенную пищу). Причем остается неясным, что за брат-то? Христианин (но плохой, раз в идолов верит)? Оглашенный? Язычник?

А какая опасность угрожает брату? В чем именно он соблазнится? Он может, глядя на меня, тоже поесть мяса? Нет, не так.  А он может, глядя на меня, поесть мяса – как идоложертвенного мяса, опасность – в том, что он про это мясо, жуя его, будет думать чушь.

Апостол, по-видимому, знает, как трудно заставить твердолобых не думать более той ерунды, которую они привыкли думать. Он знает, что петь в унисон той галиматье, которой набиты головы немощных, гораздо проще, чем пытаться эту галиматью вымести вон. Т.е. убедить брата, что идолы ничто и идоложертвенная еда тоже призрак – это чижало. Надеяться на то, что брат, который верит в идолов и в идоложертвенное, воздержится от схватить и сожрать кусок «идоложертвенного» мяса, когда другие, включая продвинутых христиан, пируют, - тоже утопия. Он не разуверится, он не воздержится. Единственный надежный способ не допустить тупого и невоздержного брата до падения – это не есть при нём того, что он (единственно по своей тупости) считает идоложертвенным.

Вот веточка каментов , которая заслуживает отдельного постинга.
Заберу ее сюда, она небольшая.
 

[Bad username or unknown identity: Френд ]smirnfil  - Давайте определять. Предлагаю решить более простую задачу - получить опеделение того, что точно блуд. Имхо любой секс в отношениях рассматриваемых участниками как временный - блуд. Если ты спишь с человеком про которого знаешь, что быть с ним одним целым ты не хочешь и не собираешься - это блуд. Я готов даже допустить сценарий - для одного секс блуд, а для другого не блуд в зависимости от их отношения к реальности.

Я:
- Готов допустить?
Мм, вот я сижу и пытаюсь сообразить и припомнить, когда же я, дитя развитой христианской культуры своего века, впервые пришла к такому допущению (не на опыте, а по книгам, конечно). В начальной школе? раньше?

А вы, дорогие френды и прохожие, когда пришли к такому допущению (если пришли, конечно)? Что послужило первой вошью в голову – роман, мультик, песнь или сказка народная?

А я вам за это расскажу французскую нар. благочестивую сказку, всё из того же нежно любимого многотомника Анри Пурра .

 О различных традициях платного обучения

Ещё одно поздравление всех нас с Днем знаний (даром что мне-то ещё две недели гулять на воле, ага)

Предлагается найти десять отличий между следующими двумя картинками:

Если позволите, ещё один культурно-социологический опрос нито загадка.

« Однажды привели к нему — так как он был епископом — девицу, зачавшую во чреве, и сказали: “такой-то сделал это, наложи на них эпитимию”. Аммон, знаменав крестом чрево ее, велел ей дать шесть пар полотен, сказав: “Когда придет ей время родить, не умерла бы она сама, или дитя ее, и было бы в чем похоронить их”. Обвинявшие девицу, сказали ему: Что ты делаешь? наложи на них эпитимию! Он отвечал: “Братия! она близка к смерти! что ж еще делать с нею?” — и отпустил ее.»

Этот рассказ об авве Аммоне приводится в сочинении русского автора середины 19 в. для наглядной иллюстрации неких свойств, душевных особенностей или состояний аввы.

Вопрос – на ваш взгляд, какими душевными свойствами – на основании этого примера – обладал тот древний авва?
И ещё (внимание! Это может быть то же самое, а может быть и не совсем то же самое!) – какие качества, какие душевные черты, по-вашему, мог проиллюстрировать этой историей наш соотечественник, младший современник Пушкина, Вяземского и Жуковского?

Комменты поначалу попрячу.

Апдейт! чутьнезабыласамоеглавное - девушка-то эта (ну, или другая такая же) благополучно родила, и ребеночек ее тоже выжил.

(начало было тут)

"...Так что можно быть спокойным за недостаточно целомудренных Мадонн Понтормо или Йорданса – они в наш век сделались куда менее опасны, чем были (если были) опасны в своё время...

(Я уже про него год назад писала, и с собственноручно снятой картинкой, но там не всем видно).

Попалось жалисное в ленте -

И в каментах только одна догадалась, что это люди не от свинства своего, а просто постеснялись профанировать зонтиком священный обряд и носителя священного сана.

Их же так воспитали, что человек для субботы. Что в храме нет места этому, как его, человекоугодничеству. Что скамейки для немощных, или гардероб для пришедших с мороза и затем выходящих на мороз же, или свежий воздух для всякого рода головокруженцев – это человекоугодничество, а стоять два с половиной часа столбом не снимая шубы дыша угарным газом – это самая леригия и есть. Вообще чем вреднее для здоровья, тем больше леригии. И не только для телесного здоровья, но и для всех прочих чувств чем напряженнее, тем спасительнее. А где здоровью и прочим чувствам не устраивают постоянных испытаний на толстокожесть и отлитость из вороненой стали, там притон гнилой интеллигенции и криптокатоликов.

И какой после этого может быть зонтик.

Или (несколько лет назад было, но я запомнила) в другом журнале батюшка жалился на неаккуратных прихожан, которые заставляли его ожидать-времятерять, да ещё и зря – не приходили на заказанную ими требу. Да кто же, какой злодей их так воспитал? Кто их научил, что в храме по определению время уступает место вечности, и поглядывающий на часы есть сын погибельный? Что не только службы чем длиннее и неопустительнее, тем прекраснее (кстати, по данным разведки в одной православной семинарии воспитанников наказывают обязательным посещением вечерних богослужений), но и проповеди любой продолжительности тоже щитаюцца за непотерянное время, и очередь на исповедь любой длины тоже однозначно во спасенье, и если ее, ту очередь, просто распустят (приходите завтра всё сначала), или всё собрание после литургии, но ДО выноса Чаши топчется и ждет нескольких не спеша исповедующихся красавцев – тоже нечего тут нам считаться, это храм, детка, забудь, где ты – на небе или на земле. Да за что ни возьмись в православной среде – никакие человекочасы ни во что не ставятся, никакой низкий КПД никого не смущает. У тебя только 24 часа в сутки? – так это суетность или многосуетность. У тебя какие-то личные планы? – а нефиг, чел предполагает, а Бог располагает. Ты умеешь быстрее и лучше? – всё это прах и суета. И только  стяжание терпения и сокрушения – это стопудово бесспорный драгбисер. Только так, нас учили только так.

Где учили иначе – там опять же гнездо криптокатоликов.

И воттенате – батюшка жалится, что его ждать заставили. Или что зонтика не дали. Ну или ещё как-то иначе (вариантов может быть тыща) наплевательски отнеслись к его здоровью, времени, нервам, чувствам.

Да мы иначе уже не можем, бачка.

Мы крепко индоктринированы на отсечение всякого человекоугодничества. Мы пришли в храм символизировать святых, ничто не должно отвлекать нас от этого спасительного занятия. Можем ли мы думать, что наш предстоятель не радуется всякой лишней оказии потерпеть, пострадать, всласть побороться невидимой бранью со своими животными инстинктами, понеосуждать и попрощать?

Жалисная невыдача зонтика – это только цветочки. Т.е. живительную возможность потерпеть, пострадать и понеосуждать пасомые предоставили пастырю только пассивно. И случайно.

А ведь (вот зажмуримся и представим на миг) теоретически прихожане могут быть и активными на этой богатой ниве. Активными и принципиальными.

Перечитываю книгу-гору про отверженных, раз в сорок лет её стОит перечитывать.
Последней каплей, толкнувшей меня зайти в букинист и взять себе эти три тома за пять евро, был разговор с франкофонной инокиней старше меня на поколение, т.е. учившейся ещё под прежним режимом в монолингвистической школе. – Что, - говорю, - а правду люди бают, что в ваши времена Гюго считался антицерковным писателем? Инокиня покраснела и призналась, что вообще не читала этого классика.

Перечитывание – просто восторг. Не с детства памятный сюжет, конечно, а всякие культурные междустрок.

Например. Об одной инокине (контекст там документальный, с цифрами и адресами).  

"Она хранила у себя в шкафу под ключом какой-то таинственный предмет, которым очень дорожила. Устав аббатства Фонтевро не воспрещал этого. Она никому не хотела его показывать. Она запиралась у себя, – что также не было воспрещено уставом, – когда ей хотелось тайком полюбоваться этим предметом. Как только раздавались чьи-нибудь шаги в коридоре, она запирала шкаф с поспешностью, на какую только были способны ее дряхлые руки. Стоило кому-нибудь заговорить с ней об этом, и она, обычно болтливая, тотчас же умолкала. Самые любопытные не в силах были сломить ее упорство, самые настойчивые отступали перед ним. Разумеется, это давало пищу для пересудов праздным или скучающим обитательницам монастыря. Что же это был за предмет, столь драгоценный и столь таинственный, – предмет, являвшийся сокровищем столетней старухи? Быть может, священная книга? Редкостные четки? Чудотворные мощи? Все терялись в догадках. Когда бедная старушка умерла, монахини бросились к шкафу, пожалуй, быстрее, чем это дозволяло приличие, и отперли его.

Зимой 1988 года я как-то стояла с чуть более чем годовалым френдом Минамотой в очереди за едой. В коломяжском райпродмаге стояла (был тогда в Питере такой островок России всего в четверти часа пешком от метро «Пионерская». Там даже и керосиновая будка рядом находилась). Стояла час, больше, ну, как все тогда. Минамото вел себя джентльменом, строил всем глазки, не скандалил, на шее у меня не висел, бодро и отзывчиво слушал стишки и сказки в моем исполнении, и вообще мы с ним выглядели просто иконкой перестроечной интеллигентной мамы с ребенком.

Стоявшая за нами женщина долго тихо умилялась, а потом решила сказать мне приятное.

- Вашему мальчику будет хорошо в яслях, - сказала она наконец.

- ??! – обезвалдела я. (тем более что никаких яслей для Минамоты я не проектировала, и они действительно его миновали).

- Я смотрю, он у вас до ветру (на самом деле дама употребила более прямой оборот) не просится и не просится. Терпеливый, сталбыть. В яслях, сталбыть, ему хорошо будет. Не будет с мокрой жопой ходить.

Я хотела ответить гражданке «угу, а ещё ему на лесоповале будет авантажно», но передумала, побоялась, что ей тоже придется слишком многое объяснять. Поэтому я просто улыбнулась и покивала головой.

Но обиделась!

Я и сейчас бы обиделась. Если бы меня или кого-то из моих друзей и близких похвалили за то, за что похвалили Минамоту. За морозоустойчивость и стрессоустойчивость  (по ссылке, сорри, видно не всем). Я, конечно, не только про «до ветру», я вообще о способности терпеть то, чего в норме не надо бы терпеть, будь то обстояния внешние или внутренние, от природы или от людей.

Потому что такая похвала 1)предполагает, что чел неминуемо попадет в условия, где ему придется терпеть то, чего терпеть не надо бы, 2)что ему в этих условиях будет легче, чем другим, не столь крепковыйным и толстокожим, и он там выживет по Дарвину, даже если другие сдохнут.

Тоже мне заслуга.