неделя о Страшнем суде
Feb. 10th, 2018 09:28 pm
Из Королевских Музеев любимый Страшный Суд.
( весь и кусочками )
Кому обещала умное, скоро напишу, а пока продолжаются гости – ещё просто картинок (вырезанных из всем известного шедевра) с минимумом букв.
На мой глаз, это самая странная и самая красивая картинка Брейгеля Великого. Настолько странная, что ещё вопрос! а можно ли ее вообще звать станковым сюжетным произведением, или она на самом деле – всего лишь декоративное панно, заживший собственной независимой жизнью гротесковый и арабесковый орнамент. А событие из жизни Архангела Михаила – только повод для отдаться орнаментальной стихии.
Общение с местными так называемыми примитивами (так по недоразумению назвали сто пятьдесят лет назад здешних коллег и современников Андрея Рублева) – это, с одной стороны, фоновое для здешнего христианства, а с другой стороны – всякий раз новое.
Я не говорю про личики, не говорю про архитектонику фигур, про композицию картинок молчу (и тем более сюжеты не трогаю, они везде одни и те же).
Но просто текстура, сама материя, из которой все это сделано, эта несравненная материя, которая кажется богозданной – как древесина дуба, как в небе облака, как шкурка молодого умного кота.
( ещё одиннадцать )
Вот ТУТ кардиналу Альбрехту Бранденбургскому всыпали за нескромность.
За нескромные его пропорции относительно Распятия. И поставили в пример правильные пропорции, вот такие.
( какие, какие? )
Вывешу – к календарю – картинку из наших Королевских Музеев,
Нашла в ленте красоты псто , забрала себе.
Разбирая недоразобранные картинки из походов, вот какую нашла прелесть.
Ослепительный образец идиотской иконографии, тэг, что ли, такой завести.
Намерение заказчика (можно зуб дать, что художник тут ни при чем, его заставили сочинить такое может только богослов) , так вот, намерение богослова понятно: создать этакий пандан, или этакое дополнение, к широчайше распространенному на западе сюжету «Святое семейство». Потому что сюжет-то хотя и распространенный, но остатками вкуса и здравого смысла немец понимает, что схема «благообразный столяр + молодая женщина + здоровый младенец» далеко не передает, скажем так, всей глубины феномена. Как бы даже отвлекает от той глубины.
( и вот )
Повешу с выставки «Наследие Рогира ван дер Вейдена: живопись в Брюсселе с 1450 по 1520» несколько икон.
И картин.
И фрагментов икон и картин.
Вчера, любуясь у одной френдессы одной дивной тематической подборкой, опять вернулась к мысли, с которой, собственно, и не слезаю никогда. Даже пора для неё тэг завести отдельный, вроде «академическая скрипка – средневековый фортопьян».
Все, кроме автора изданного Общедоступным Православным Университетом учебного пособия по погружению в шизофрению «Богословие иконы», знают: уже с конца позапрошлого века в искусстве христианских стран шел процесс разочарования в академическом подходе к изобразительности. И, соответственно, процесс очарования средневековым подходом к оной.
Известно, что в сфере иконописи феномен выразился в возрождении, более или менее удачном, средневековой стилистики. Каковой процесс очарования и возрождения, сложный, медленный и полный искушений, мы наблюдаем и по сей день.
Известно также, что часть творческого народонаселения разочаровалась в академизме настолько, что вместе с ним возненавидела и самую изобразительность. Про них мне писать и думать неинтересно.
У нас сегодня будут не те и не другие, не иконописцы и не авангардисты, но тоже люди, которым ничто человеческое не чуждо. Художники, называемые соцреалистами (соцреализм, как известно, НЕ стиль и НЕ жанр, а мэтод), тоже плыли в едином потоке развития христианского искусства, и переживали ту же стилистическую метанойю.
Выставка со странным названием, любопытно, сам ли покойный художник успел такое о себе придумать, или ему помогли.
На вернисаже выставки «Йорданс и античность» я немножко пофотографировала, хотя это и не комильфо считается, да мне какое дело. Йорданса я больше Рубенса люблю. То есть это ещё вопрос, люблю ли я Рубенса, а вот Йорданс мне точно симпатичен.
Это праздник, конечно, тут нечего и говорить, только смотреть. Поговорить зато можно об литературу.
Давно обещала продолжить эту серию из первобытного отдела наших Королевских Музеев:
1. простые мужчины и женщины http://mmekourdukova.livejournal.com/207528.html
2. чиновники и духовенство http://mmekourdukova.livejournal.com/208107.html
У френдессы давеча заговорили о Джотто, дай-ка запощу у себя мысль с картинками для наглядности.
По Джотто проходит водораздел – на нём христианская живопись Запада размежевалась с греками.
И прежде всего в композиции. Смотрим, как поступил Джотто с традиционными византийскими схемами праздников и других евангельских сцен (я сначала хотела пустить в пандан к каждой традиционную византийскую икону, а потом раздумала - чай, неграмотные тут у меня не ходят, сами вспомнят).
У греков композиционный центр любого сюжета совпадает со смысловым. А у Джотто?
Одна из самых любимых (странною любовью) картинок в собрании наших Королевских Музеев.
Во-первых, сюжет. Появление нового сюжета в истории искусства человечества – это всегда событие. Особенно в XVI в., когда сюжетов было ещё, строго говоря, кот наплакал. Выдумывали новые ещё робко, а зато уж как выдумают – то начинают с ним носиться, как с писаной торбой. А потому что выдумывали только то, о чем действительно пелось неудержимо.
Сюжетную линию девочки с дохлой птичкой потом заездили и затаскали вдоль и поперёк. Устойчивая мода растянулась на три века. Но вот эта брюссельская картинка – если не первая, то наверняка одна из первых. Откровение.
«Про что картинка», я писать не люблю, особенно если картинка – тут-она-вот-она. Художник уже всё сказал.
Эта картинка ясно про что. Она про девочку с тонкой душевной организацией и то, что её ожидает в этом падшем мире, мы тут все взрослые люди, знаем, что её ожидает. Animula, vagula, blandula, Hospes comesque corporis...