пущай висит

[oy_kto_eto]

Русскоязычный гламурный журнал, взявший  у меня интервью, прислал мне нумер с публикацией,
и я с чистой совестью вывешиваю теперь в открытом доступе полный текст.
Вопросы задавала Katja Zelinskaia.

1.      Писать иконы - это навык или все-таки талант? В наше время сплошь и рядом можно видеть, что иконописанием занимаются лица, не обладающие ни тем, ни другим. Но исторически, безусловно, именно навык, то есть школа, была обязательной, а вот талант – факультативным. Талант был бонусом к школе, к ремеслу. Напомню, что художником ещё двести лет назад назывался только талантливый ремесленник (в отличие от среднестатистического ремесленника). Непрофессионалы же вообще не писали ни священных изображений, ни светских. Т.е. вопроса о том, что важнее, просто не возникало.

 

2.    Икона есть образ божий (строчная буква оригинала сохранена). Как вы готовитесь к написанию той или иной иконы? Какие чувства у вас возникают при написании того или иного образа? Если речь идет о новом для меня сюжете, например, редком святом или житийной сцене, то техническая подготовка выглядит весьма рутинно – я просто ищу в книгах и в Сети подходящие образцы, как любой школьник собирает материалы для реферата, и отбираю лучшие. Если же речь идет о духовной и художественной подготовке – то тут всё неизмеримо сложнее. Подготовка к написанию каждой иконы состоит в работе над предыдущей иконой, и так всю жизнь. Относительно моих чувств – ничего нового и оригинального сказать не могу, я испытываю совершенно то же, что и все мои коллеги всех времен и народов – радость преодоления  косной материи и преображения ее духом. Даже отдельные нелепые требования невежественных и нечутких к священному образу заказчиков, с которыми иногда приходится сталкиваться в нашей практике, никогда не разрушают эту радость окончательно.

 

3.      Иконописание - это духовный опыт. Каковы главные достоинства художника-иконописца? В первую очередь - те же, что и любого художника вообще: чувствительность к красоте и гармонии, познаваемой всяким человеком через красоту Божественного Творения, то есть окружающего нас мира. И сверх того – те же, что и любого духовно опытного христианина: чувствительность к нравственному и духовному облику человека. Ведь именно изображение обоженного, христоподобного человека и вочеловечившегося Бога является нашей профессиональной спецификой и монополией. Т.е. иконописцу недостаточно просто уметь создавать нечто красивое и гармоничное, от него требуется понимание святости. Без такого понимания никому не удастся даже пристойно скопировать древний образец, не говоря уже о самостоятельной работе в русле церковной традиции.

 

4.      Как вы относитесь к тому, что во многих западно-европейских церквях больше картин, чем икон? К такому утверждению (это ведь не факт, а утверждение) я отношусь как к простонародному предрассудку, т.е. считаю невозможным его обсуждать всерьез. Во-первых, потому, что для противопоставления икон картинам или картин иконам нужно иметь отчетливые определения тех и других,  а определений таких не существует. И дать их было бы трудновато, особенно если впомнить, что в святоотеческом богословии термины «икона» и «картина» используются как полные, совершенные синонимы. Ни свт. Иоанн Златоуст, ни свв. преподобные Иоанн Дамаскин и Феодор Студит, ни отцы Седьмого Вселенского собора разницы между картиной и иконой не видели, и, собственно, одного этого уже достаточно для закрытия вопроса. Но если мы, из снисхождения к культурному сознанию наших современников, и попытаемся провести демаркационную линию – например, будем считать иконами только прямые прямоличные изображения святых и Самого Господа, то и в этом случае западно-европейские храмы (я говорю, разумеется, только о католических и православных) будут выглядеть не хуже прочих. Да и странно выглядит это соревнование в количестве в наше время, когда успехи полиграфии позволяют легко увеличить число икон в храме, часовне или домашнем иконостасе до любых пределов. Гораздо важнее художественное качество священного образа, его почитание, происходящие от него чудотворения. Западная Европа всегда была и остаётся богатейшей сокровищницей священных изображений самого высокого качества, среди которых насчитывается немало особо почитаемых и чудотворных.

 

5.      Как относятся ваши православные коллеги к тому, что 80 процентов ваших учеников - католики? Я, разумеется, могу отвечать только за тех своих православных коллег, которых лично знаю. В целом они нейтрально относятся к преобладанию католиков среди моих учеников – как ещё может относиться разумный человек к тому, что конфессиональный состав учеников пропорционален конфессиональному составу населения страны? Вот если бы у меня преобладали православные, это было бы тревожным сигналом, свидетельствовало бы о замыкании школы в конфессиональном и культурном гетто.

Сверх того, есть группа моих коллег – преподавателей иконописи в России, которые с живым профессиональным интересом следят за успехами моих студентов-католиков, воспитанных на западной традиции священного образа, и пользуются моими методическими наработками в своей практике.

6.      Вы радуетесь каждому молодому ученику. Из них легче "лепить"? Или вы просто не любите "перестраивать"?  Нет, всё гораздо проще. Обучать сложному и тонкому ремеслу людей моложе себя – это естественно, по той очевидной причине, что такие ученики переживут учителя, и у них теоретически будет время отшлифовать и углубить навыки, полученные ими в школе, и передать их следующему поколению, и так далее. Я не хочу сказать ничего дурного о своих студентах пенсионного возраста, некоторые из них достигли вполне удовлетворительного уровня владения мастерством, но тем не менее я счастлива, что ситуация постепенно меняется к лучшему в сравнении с начальными годами существования Академии, когда мои студенты по большей части были старше меня на поколение.

7.      Прибегаете ли вы к индивидуальному подходу к своим ученикам? И какое творческое будущее вы хотели бы пожелать вашим наиболее талантливым ученикам? К индивидуальному подходу я не «прибегаю», а просто он-то и является единственно возможным подходом в обучениии всякому художеству. Всем своим ученикам я желаю, конечно, заказов – художник должен чувствовать, что его работа нужна Церкви и ценится его единоверцами. И ещё, как особой милости Господней, я желаю нам всем – просвещенных заказчиков.

8.      Есть ли в иконописи место полету фантазии, экспериментам и самовыражению? Или для вас более важны принципы написания классической иконы?  Выражение «полет фантазии» в наше время приняло настолько банальную окраску, что я не рискую пользоваться им вообще. Разве что иронически-уничижительно.

Что касается экспериментов и самовыражения, то даже поверхностное знакомство с историей церковного искусства уже должно дать представление о том, насколько смело экспериментировали художники христианского мира и с материалами, и с технологией, и с иконографией, и со стилистикой на протяжении последних двух тысячелетий. Именно поэтому христианское искусство и достигло таких высот, каких не достигла никакая другая религиозная культура. Речь идет, конечно же, не об экспериментировании ради удовольствия поэкспериментировать, но о целенаправленных и постоянных поисках лучшего. Собственно, этот поиск и является важнейшим принципом классического иконописания. То же касается и самовыражения. Если понимать под этим словом натужные попытки во что бы то ни стало оригинальничать, то такому самовыражению в христианском искусстве места нет. А если называть самовыражением естественное проявление в иконных образах авторского представления о красоте художественной формы и красоте преображенного в Духе человека – то иконопись всегда была и продолжает оставаться наилучшей сферой для такого самовыражения.

 

9.      Вы часто говорите о низком профессиональном уровне современных местных художников. Неужели ни богатая фламандская школа, ни  знаменитые экспрессионисты с сюрреалистами их ничему не научили? Уточню – низкий профессиональный уровень свойствен художникам-станковистам. У тех же художников, которые работают в области рекламной графики, дизайна, прикладного искусства, т.е. в областях, пользующихся спросом и, соответственно, высокооплачиваемых, уровень вполне соответствует мировым стандартам. Правда, задачи этих художников специфические, связанные с «обслуживанием» повседневной жизни нашего современника, т.е. это несколько иной профессионализм, нежели тот, что требуется в области сакрального искусства. Что же касается «знаменитых экспрессионистов с сюрреалистами», то они никого ничему научить не могли, поскольку это деструктивные течения, христианскому художнику у них учиться нечему. Фламандская школа, конечно, прекрасна (хотя не могу не заметить, что для иконописца значение ее ни в какое сравнение не идет со значением нидерландских примитивов XV в.), но, ясное дело, наличие в культуре того или иного народа неких художественных вершин само по себе не обеспечивает ровного и постоянного цветения национального гения. Особенно если общество в целом более не ставит перед художниками тех задач, что стояли перед ними в легендарные эпохи готики, ренессанса или барокко.

 

10.  Сами вы перешли от светской живописи к иконописанию. Связано ли это с укреплением вашей веры или есть на это другие причины? Я не могу сама судить о крепости моей веры и о том, когда и насколько она укреплялась. Иконописанием я начала всерьез заниматься, когда на собственном опыте поняла, насколько оно художественно глубже и богаче светской живописи. Впрочем, и сейчас никто и ничто не мешает мне обращаться к светским сюжетам. Переквалификация в иконописца требует от светского художника времени и усилий, но вовсе не означает полной его гибели.

 

11.  Вам в свое время было дано благословение писать иконы. Кем, если не секрет? Этот вопрос я уже постила отдельно под замком , теперь замок сниму.

 

12.  В чем главное отличие православных икон от католических? И в чем общность? Общность – в самом наличии этого феномена, иконы, в восточном и западном христианстве с тех самых пор, как христианство возникло – и по сей день. Причем, напомню, иконоборческий кризис обошел стороной христианский Запад и опасно сотрясал в течение целого столетия один только Восток. Что же касается отличий – то, разумеется, всяческих отличий за два тысячелетия поднакопилось много: где богатство, там и разнообразие. Однако, строго говоря, никаких существенных различий и непроходимых границ в этой области установить невозможно. Какой бы признак мы ни взяли, он лишь на первый взгляд будет чисто католическим или чисто православным, а в действительности непременно отыщется и «по ту сторону границы», пусть в слабой степени, пусть как редкость – но всё же отыщется. Стиль, сюжеты, техника, технология, антропологические и психологические характеристики, наконец, сами иконы постоянно мигрировали с христианского Востока на христианский Запад и с Запада на Восток, и вся история церковного искусства насквозь пронизана этими миграциями, перекрестными влияниями и заимствованиями.

Правда, существует и некоторое число сюжетов, иконографических клише, которые, возникнув в католической или в православной среде, в ней же и остались, никогда не бывав позаимствованы «другой стороной». Но все эти отдельные «чисто католические» или «чисто православные» изобретения являются маргинальными, второ- и третьестепенными, факультативными и преходящими. Иногда – безобидными, иногда – неудачными. Проще говоря, в своих лучших и важнейших проявлениях православная икона и католическая икона сближаются до нераздельности, а резкие различия между той и другой начинаются лишь в сфере сравнительно маловажного и факультативного.

 

13.  Каковы приметы подлинного христианского искусства? Присутствие Духа любви, разума, силы, красоты, гармонии, жизни вечной позволяет определить произведение искусства как христианское. Даже если художник-христианин, не являясь иконописцем,  не занят изображением Самого Бога или явно обоженного, просветленного человека, то он может изображать человека как существо духовное, открытое обожению. Он может прославлять красоту и упорядоченную сложность тварного мира, восходя сам и возводя зрителя к разумению Творца через Творение. В сущности, между такой живописью и иконописанием нет (и никогда не было) резкой границы. Различие здесь количественное, а не качественное: оно в меньшей сосредоточенности на Боге Самом и на том, что Ему близко – свято. Степень приближения к тому, что свято, может быть очень высокой в «номинально» светском искусстве.

 

14.  Вы рады тому, что имеете возможность "почерпнуть из двух миров"? И какое влияние это имело на ваше творчество? Мне кажется несколько странным и даже невозможным, отвечая на этот вопрос, говорить о себе одной. Всякий нормальный христианский художник любой страны и любой эпохи естественным образом черпал полезное развития везде, где находил. Разница только в возможностях, которые сегодня намного шире, чем в Средние Века, и даже гораздо шире, чем, скажем, пятьдесят лет назад. Многие мои коллеги, постоянно живущие в России, регулярно и целенаправленно изучают традиции церковного искусства по выдающимся памятникам «на местах», посещая бесчисленные храмы и музеи Восточной и Западной Европы и щедро делясь друг с другом полученной информацией. О том, какое животворное влияние оказывает этот интенсивный, долгожданный, остро необходимый ликбез на творчество лучших русских иконописцев, уже сейчас можно написать несколько диссертаций. И я надеюсь, что это только начало.