oy_kto_eto

У френдессы говорили про милого христианского художника Богданова-Бельского , и меня поразили некоторые тамошние комменты по поводу картины «Устный счет», вернее, примера на доске, решаемого мальчишками 10 – 14 лет. Мол, это совершенно немыслимое дело, даже и мы-то не управимся решить без записей в столбик, а не то что эти лапотники.

10²+11²+12²+13²+14^{2
-------------------------------------------------------------}

365

Я вот как раз думаю, что пример, уровень его то есть, совершенно документальный. Они действительно решали такие примеры, и решали именно устно. И не только в частной особой образцовой школе ( с которой списывалась картинка) подвижника просвещения С.А. Рачинского, а шире. Воздух школьный тогда был иной.

Меня, дело в томшто, воспитывали два школьных учителя 1910 года рождения каждый. И основным принципом моего дошкольного (оноже самое, как известно, главное) образования была, тксказать, базовая тренировка памяти, логических способностей, концентрации внимания. По умолчанию считалось, что учитель в первую очередь должен учить тому, что смог бы преподать буквально в голой дикой пустыне, чертя палочкою по песку, а ученик тоже должен действовать так, будто он единственный наследник знания в этой голой пустыне. Выучить наизусть, запомнить и воспроизвести со слов по памяти, решить устно – это были неизменные константы наших занятий. Кстати, и с пустыней и с черчением палочкой тоже было всё в порядке – с дедом мы занимались почти исключительно во время пеших прогулок. Были, конечно, и портики с пальмами пару раз в месяц, но уж минут сорок пять до моря, минут сорок пять обратно – каждый день. Он гонял меня как лошадь на корде. Я знала таблицу умножения годам к пяти, таблицу квадратов – в первом классе. Решать задачки, которых дед-математик носил в голове неисчислимые грозди, полагалось на ходу, без записи чего бы то ни было где бы то ни было. Стихи, песни – наизусть со слов. С бабушкой (это уже дома) были прописи, чернилами. Не облегченные пореформенные (впрочем, вкоре тоже погребенные в вырытой кугельшрайберами могиле), а те ещё, сталинские, нажим-волосянаааааая, с особенными каллиграфическими вавилооооонами.

Диктантов со мной не писали. У меня случилась врожденная грамотность (любопытно, что они ее распознали, но не сказали мне самой ни слова, пусть, мол, дитя думает, что это в порядке вещей).

Интересно, что я ничего из этой науки не воспринимала как рутину и не томилась скукой. Похоже было скорее на спортивные тренировки, с приятным самопринуждением и приятной мускульной усталостью. Не знаю, в чем тут было дело – в умелой дозировке? В моральной оптимизации? Или просто я восприняла от деда с бабкой, от пред-предыдущего поколения, их убеждение, что только так и надо, что надо – именно так? Что наука и культура – это то, именно то и только то, что ты при нужде сможешь унести с собой в голую пустыню?

Единственное, о чем я жалею – что меня ТАК не учили рисовать. Ни в дошкольном возрасте, ни потом. Пришлось всё самой.